Знаменитый дирижёр вернулся из эмиграции, чтобы вырастить детей православными людьми
— Да, было такое, — подтверждает Максим Дмитриевич. — На нашем загородном участке росла высокая сосна, ствол которой у вершины раздваивался. Я укрепил там небольшую доску, забирался на неё и стрелял в обидчиков. Ну а когда стал взрослым, мой протест вылился в побег из страны, поскольку я не мог принять то, что в ней творилось.
Отец и вся наша семья по существу были заложниками преступного и беспощадного режима. Вот один только пример. В нашей квартире раздается звонок. Отец идёт открывать дверь. Помогает снять пальто пришедшему. И удаляется с ним в кабинет. Дело было в 1952 году, когда всем советским людям предписывалось усердно изучать только что опубликованную работу Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Для Шостаковича сделали исключение: разрешили не посещать общих занятий в Союзе композиторов, преподаватель приходил к нему индивидуально, на дом. Задавал «ученику» вопросы, проверял папины конспекты и давал новое задание.
Подобные унижения отец терпел чуть ли не на каждом шагу. Он был готов к аресту в любую минуту, в доме постоянно лежала сумочка с зубной щеткой, пастой и теплыми вещами «на всякий случай». А после смерти Сталина наш дом стал походить на перевалочный пункт: на диванах, на полу ночевали бывшие зэки, только что освободившиеся, — знакомые отца, а то и вовсе неизвестные ему люди.
— Тем не менее, Дмитрий Дмитриевич со страной не расстался.
Максим Шостакович (справа) с отцом, Дмитрием Дмиитриевичем Шостаковичем. Фото:http://c.files.bbci.co.uk/13EB/production/_101299050_tass_597298maksimandshosti1972.jpg
— Он знал, что сочинять музыку способен только на Родине. К тому же отец никогда бы не решился расстаться с семьей. Расскажу вам о его поездке в Америку в 1949 году. Американцам довольно трудно произносить нашу фамилию. Они её упростили на свой лад — Шости. Так вот, ему кричали поклонники: «Шости, прыгай, как Касьянкина!» Накануне эта самая Касьянкина — учительница при советском посольстве — выпрыгнула из окна и попросила у американцев политического убежища… Конечно, Шостакович не мог даже помыслить о том, чтобы последовать такому примеру. Он вполне отдавал себе отчет, какая судьба ждала бы нас — его жену и детей. У меня к моменту моего отъезда уже не было таких проблем.
— В первые годы жизни на Западе ностальгия не одолевала?
— А что подтолкнуло все-таки вернуться?
— Ненавистная советская система наконец рухнула. К тому же мы очень устали от бесконечной перемены мест. Дочь Машенька доросла до школы, подрастал и сын Максимка. Отдай мы их в Америке в школу, дети стали бы американцами, забыли Россию.
— В России дети пошли, конечно, в элитную школу?
— Ничего подобного. В самую обыкновенную, которую мы же и организовали при храме св. Екатерины для детей из православных семей. Директорствует в ней моя жена Марина.
— Мы с Максимом, — подключилась к разговору Марина, — не питали иллюзий, будто найдём учебное заведение, куда со спокойной душой сможем отдать детей. Я вовсе не утверждаю, что все прочие школы и их учителя плохие. Но нас пугало, что сегодня идёт мощное вторжение чуждых русскому менталитету веяний, подаваемых как прогрессивные. Например, ваша газета «Труд» 4 марта 2004 года сообщала: в начальной школе N 53 г. Тольятти проходят уроки, на которых детей посвящают в тайны интимной жизни, а для большей наглядности раздают иллюстративный материал… В обществе развернулась странная, мягко говоря, дискуссия — вводить или не вводить в программу предмет «Основы православной культуры». По-моему, тут не о чем и спорить — ведь Православие лежит в основе тысячелетней культуры России.
— А как вы, Максим Дмитриевич, пришли к вере?
— Отец мой был верующим, никакое большевистское давление не выбило из него этого стержня. Без веры он не написал бы ни одного произведения. Как-то я подарил отцу распятие, он поставил его на тумбочку у изголовья кровати, и там оно с тех пор всегда стояло. У нас с сестрой Галей была набожная няня, звали её Паша. Так что дух веры во мне жил. Нужен был толчок. Его дала Марина. Знакомы мы с ней были давно. Встретились случайно в Иерусалиме, у Гроба Господня. Поженились в Америке. Стали ходить в маленькую церквушку Святителя Николая. Построил её, кстати, наш знаменитый соотечественник Игнатий Иванович Сикорский, конструктор самолётов и вертолётов. А потом перебрались в Джорданвиль, где есть православный монастырь.
— А если бы вы уверовали ещё раньше — может, и не уехали бы из России?
— Трудно сказать. С одной стороны, «совок» бы от этого я все равно не возлюбил. Но с другой — во мне было бы больше смирения, я бы осознал, что Господь послал такую жизнь по грехам нашим и надо не ропща нести свой крест. А ты что скажешь на этот счёт, Марина?
— Желания покинуть Россию у меня никогда не было, я просто поехала за Максимом в Америку. Возвращение, можно сказать, стало нашим покаянием. И уж теперь мы будем здесь до конца и разделим судьбу своего народа.
— Вы много гастролировали, видели жизнь во многих странах. Можете сказать, что отличает русских людей, что это за русский менталитет такой, столь часто упоминаемый нынче?
Максим Шостакович. Фото: https://lastfm.freetls.fastly.net/i/u/ar0/eb53250d55a04c6db355b2a2686c237f.jpg
— Прежде всего, он — в соборности. На Западе царит индивидуализм, который подпитывается и религией, особенно протестантством. Мы же побеждаем вместе, и страдаем вместе, и помогаем друг другу всем миром. Американцы, да и европейцы не связаны так с землёй, как русские, они легко снимаются с места и ассимилируются. Для нас же много значит, где человек рос, где его предки похоронены. Отсюда русская пословица: «Где родился, там и пригодился».
— А я хотела бы добавить, — говорит Марина, — американцы во многом обмануты. Если Православие учит, что мы на этой земле живём для того, чтобы спастись душой, то они, бедные, от этого понимания очень далеки. Хотят жить в полном комфорте, а коль уж умирать, то легко и быстро. Русский же человек твёрдо знает, что конец придёт неприглядный, во всей своей суровости. И не дай Бог, не успеешь покаяться и причаститься* (*- покаяться – значит, получить отпущение грехов на Таинстве исповеди у священника; причаститься – приобщиться святых Христовых Таин (как правило, в храме, на литургии, или если священник принёс Святые Дары, чтобы причастить больного на дому, или в больнице)). Тот, Кому Бог отдал всю власть на Небе и на земле, Господь Иисус Христос (см. Евангелие от Матфея, глава 28, ст. 18-20) подтверждал эту власть Своими необыкновенными чудесами и говорил: «не верите Моим словам, поверьте Моим делам» (Евангелие от Иоанна глава 19, ст. 38): (Иисус Христос исцелял слепых, глухих, немых, прокаженных, парализованных, воскрешал мертвых (Мф: 11, 5), Тот (Господь Иисус Христос) сказал: «истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день (Евангелие от Иоанна, глава 6, ст. 53-54) – ред.) Лев Гумилёв верно говорил: народы, отрывающиеся от религиозной почвы, как правило, гибнут. Да, в России много греха, гнусностей, грязи. Но известно:где грех, там преизобилует и благодать, этот грех сдерживающая. Вот это религиозное напряжение в России велико, как нигде.
Максим Шостакович с супругой Мариной и детьми. https://www.classicalmusicnews.ru/interview/maksim-shostakovich-svoim-glavnyim-uchitelem-ya-schitayu-ottsa/
— А почему вы обосновались в Санкт-Петербурге? Ведь до эмиграции жили в Москве…
— Георгий Свиридов вспоминал, как однажды мой отец, тогда его педагог, посоветовал ему: «Молодой человек, ходите по Ленинграду, здесь камни учат». В музыке отца очень много Петербурга. Здесь в филармонии в блокаду прозвучала его «Ленинградская симфония». Где же нам ещё растить детей?
— А почему выбрали именно этот дом?
— Марина пошла смотреть первый же предложенный нам вариант. Входит во двор и видит памятник Дмитрию Дмитриевичу. Это был промысел Божий — конечно же, больше мы ничего не искали. Рядом — Большая Пушкарская улица, где мы с отцом жили.
— Кстати, я больше нигде не видела памятников Шостаковичу.
— А их больше и нет. Если не считать замечательного скульптурного портрета отца, подаренного Эрнстом Неизвестным Кеннеди-центру. Но это, как вы понимаете, в Вашингтоне.
— Ваша сестра Галина вспоминает, что уже в детстве вы определились с профессией: в Куйбышеве ходили на репетиции отца, выбегали на сцену и начинали дирижировать, так что вас насильно приходилось уводить за кулисы.
— В Куйбышеве в 1946 году отец взял меня на одну из репетиций. За пультом стоял Евгений Александрович Мравинский. Я смотрел на него с восхищением. И вот тогда твёрдо решил — буду дирижёром. Ну а когда подрос, поступил в Центральную музыкальную школу, потом на фортепьянный факультет консерватории к Якову Флиеру и только на четвертом курсе перешёл на дирижерский факультет. В святая святых этой профессии меня вводили Геннадий Рождественский, Александр Гаук.
— А дети ваши тоже идут по музыкальной стезе?
— Старший сын, ему сейчас 42 года, — композитор, занимается электронной музыкой. Дочери Машеньке одиннадцать лет, она учится балету и, конечно же, музыке. Замечательно рисует. В день рождения своего дедушки играла со мной и оркестром в зале филармонии. Не отстает от неё и сын Максимка, ему сейчас восемь. Вместе с Машенькой участвует в концертах для блокадников. А меня дети вовлекают в их школьные спектакли. Музыка по-прежнему соединяет всё наше семейство.
Источник:
- https://ruskline.ru/monitoring_smi/2004/12/07/maksim_shostakovich_otec_moj_byl_veruyuwim/
