Экс-министр культуры РФ, художественный руководитель Малого театра Росссии, выдающийся актёр и режиссёр.

Его имя присвоено малой планете, открытой в 2001 году.

11 января 2024 года закончился земной путь Юрия Соломина. Церемония прощания состоялась 15 января в Малом театре, отпевание прошло в Храме Христа Спасителя.

Справка: Юрий Соломин — экс-министр культуры РФ (1990-1991 г.г.), худрук Малого театра Росссии, режиссёр и знаменитый актёр.

Публикуем его архивное интервью.

С Юрием Соломиным я познакомился (страшно сказать!) 40 лет назад. Он уже и тогда служил в Малом театре, а я в ту пору работал в «Известиях». Незадолго до этого газета напечатала мой материал о перипетиях, связанных с культовым, как теперь говорят, фильмом «Адъютант его превосходительства» (он только что с оглушительным успехом прошел по телевидению) и его подлинным героем. Статья вызвала много откликов. И потому естественным продолжением сюжета стала моя встреча с героем экранным, блестяще сыгранным Соломиным. Это, к слову, была и первая публикация в центральной печати о молодом актере.

Но сегодня наш разговор с Юрием Мефодьевичем не о былых днях молодости. И даже не о том, что вот уже 22 года Соломин — художественный руководитель Малого театра, что за спиной более полусотни ролей русского и западного репертуара и почти столько же ролей в кино. Наш разговор о том, как и чем наполнялись эти самые 40 лет, да и не только они, — пожалуй, вся жизнь.

— Юрий Мефодьевич, как случилось, что вы пришли к вере? Ведь ваша семья не была церковной?

—  Это как посмотреть. По отцу — очень церковной. Дед служил даже старостой в храме. Бабушка была неграмотная, но это не мешало ей быть очень верующей.

А по материнской линии… Как я говорю: по отцу были верующие, а по матери — революционеры.

— И вы оказались между…

—  Вот между и получился. Дед мой трагически погиб. Говорят, замёрз. Коренной забайкалец, опытный таёжник? Нереально. Да и так ли уж, честно говоря, важно? Проживи он подольше, возможно, и стал бы моим первым духовным окормителем. Что касается деда второго… Он не был коммунистом, но тогда мели всех подчистую, не обошли и его. А через три дня его не стало… Был осуждён без права переписки.

— Что это значит, я знаю и по своему деду. Видите, какие мы с вами грамотные.

—  К сожалению… А в 1953-м мы получили бумажку о его реабилитации. Вот такой у меня был «путь» к вере.

— Но крещены вы были в младенчестве?

—  Думаю, что нет. Это было очень сложно. Да и кто в детстве льнёт к вере, если вокруг — религиозный вакуум? Семью нашу выселили, я запомнил полуподвал с тремя ступеньками. Сколько мне тогда было? Года четыре. Дома никогда о Боге не говорили — неприятностей хватало и так, а тут можно было схлопотать по полной. Даже бабушка молчала.

— А мама — как?

— Мама вообще была вне всего. Человек наивный, свободный… Отец был членом партии, но ему тоже потом досталось. Нашу семью в городе знали и хорошо к ней относились. И когда в 1953 году мы получили бумагу о реабилитации деда, буквально сразу об этом было напечатано.

— Ну и как же вы всё-таки оказались лицом к лицу с Господом Богом?

— Были мы с женой на гастролях в Ленинграде. Кто-то из ребят прибежал и говорит: в храме (название сейчас не помню) есть Библии. В то время — сами понимаете, что это было такое. Жена поспешила туда, и действительно — вернулась с Библией! И в первый же вечер мы решили начать своё религиозное образование.

— У вас это было желание или просто любопытство?

—  Хотелось понять природу запретов. За что подвергались гонениям верующие? Что такого крамольного содержало их учение? У нас в театре было очень много православных. Наши великие старики, которым было тогда по 80, по 90 лет… Когда молодой актер играл премьеру, они, например, обязательно крестили его, что-то дарили, говорили разные слова, но все они сводились к пожеланию: «Дай Бог тебе здоровья, успеха в твоём труде». И всегда непременно — «Дай Бог». Почему-то считалось, что Церковь и театр чуть ли не антагонисты, но наши великие самим фактом своего органичного бытия в Боге и одновременно в актёрской профессии опровергали эту банальность. Варвара Николаевна Рыжова, Александра Александровна Яблочкина, Евдокия Дмитриевна Турчанинова…

— Вера Николаевна Пашенная…

—  Та — в меньшей степени. Хотя, кто знает, может быть, просто не показывала. Когда они приходили на спектакль, обязательно раскладывали свои маленькие иконки, молились перед началом, крестились, само собой. А Рыжова, она в деньгах ничего не понимала, но одевальщице, гримеру обязательно давала рубль. Как было принято испокон века — уважить чужой труд, так она и поступала. Все, понятно, брали. Хотя что такое рубль? Но при этом благодарили, улыбались. Потому что принять — это тоже оказать уважение дающему.

— Вообще нельзя отказываться принимать благодеяние. С одной стороны, это проявление гордости, а с другой — оскорбление человека. Он к тебе всей душой, а ты его — по рукам.

—  Конечно, нельзя. Вы, по сути, противитесь воле Божией. В нашем театре чувство благодарности к другим было всегда и сейчас переходит к новым поколениям. Так вот, стали мы с женой читать Библию. Поначалу вышел даже небольшой спор: кому начинать с первой книги, а кому со второй. Мне досталась вторая.

— Что очень правильно. Изучать Священное Писание надо именно с Нового Завета, а не с Ветхого.

— Тогда я ничего этого ещё не знал. Часа через два, уже ночью, мы оба отложили книги, помолчали, а потом она спрашивает: «Ты что-нибудь понимаешь?» — «Ничего не понимаю…» — честно ответил я. Одно тогда мы хорошо запомнили — Десять заповедей. Наверное, потому, что мы, читая их, удивлялись и говорили друг другу: «Так это нормально! Как может быть иначе?»

— Можно сказать, что вы обнаружили, что, оказывается, жили во многом в соответствии с ними?

— Я и сейчас продолжаю утверждать, что это самое нормальное состояние человека — жить так, как заповедал нам Бог. Если бы эти Десять заповедей, которые дал Моисею Господь на священной горе, вывесить в институтах, в учреждениях, в прокуратуре, в больницах… Достаточно поместить тексты на видном месте, крупно напечатать, и чтобы люди постоянно их видели перед собой. Я не обольщаюсь, но это ведь жизненные ориентиры.

— А как у вас началось соприкосновение непосредственно с Церковью? И когда?

— В начале 90-х годов, когда меня назначили министром культуры Российской Федерации. Радости мне это принесло немного, но теперь считаю, что мне повезло. Я оказался внутри исторического процесса огромной важности. Мы передавали Церкви храмы, монастыри… 1200 объектов вернулись Церкви! Участие в этой работе было для меня и радостно, и почетно, и, пожалуй, именно тогда я почувствовал, что во мне что-то произошло.

— На то была воля Божия, и вы ей не противились.

—  Теперь, пожалуй, я могу это сказать, но в ту пору ровным счётом ничего не понимал. А потом Господь свёл меня с очень хорошим человеком — владыкой Питиримом, который оказал на меня очень сильное духовное воздействие. Но, конечно, самым значительным событием в моей жизни стало знакомство, и не побоюсь сказать — близкое, с Патриархом Алексием. Помню, в Смоленске из местного музея передавали Церкви икону Божией Матери «Смоленская». Сотрудница музея, которая хранила этот образ 20 лет и буквально срослась с ним, никак не могла оторваться от иконы. Я её понимаю. Пусть даже она была неверующей, но два десятка лет оберегать чудотворный образ Матери Иисуса Христа — такое не может пройти бесследно для человека.- А себя вы считаете воцерковленным человеком?

—  Увы, нет. Правда, с владыкой Питиримом мы, можно сказать, подружились. Он освящал наш театр после капитального ремонта. Как-то мы с женой были у него дома в гостях, и зашёл разговор о вере. Я ему сказал, что меня влечёт к храму, я тянусь к вере, но не знаю, как подступиться, с чего начать. Читаю Священное Писание, и такое ощущение, что я — двоечник в школе: ничего не понимаю. Он завёл меня в кабинет и подарил «Детскую Библию». Я сказал: «Ой, как хорошо! У меня -внучка!» Владыка и подписал её внучке. Я и сейчас её читаю и, как в первый раз, невольно отмечаю про себя: всё, что написано, — норма для нормального человека. Та же заповедь «Не укради». У нас в Забайкалье это считалось нормальным: дома не запирались, а краж не было. Так нас воспитывали. И в школе, и дома, и во дворе. Никто у соседа ничего не возьмёт, потому что… Ну, потому что такие люди! Так и стараюсь жить. Иными словами, всё, что я узнавал из этой Великой Книги, никак не противоречило моим взглядам, убеждениям, практике моей жизни.

— То есть вы, сами того не осознавая, жили по воле Божией, по Его Промыслу.

—  Об этом не мне судить.

— Как бы Вы сформулировали, что такое Воля Божия?
—   Не рискну. Надо прислушиваться к себе. Но я заметил вот что. Что-то приходит тебе в голову, приходит решение. Откуда это? Что это? История с моим участием в фильме «Дерсу Уза-ла». Лёжа в больнице, в Киеве, я услышал по радио информацию, что Акира Куросава собирается снимать фильм о знаменитом дальневосточнике. А я так мечтал сняться у этого великого режиссёра! Хоть в крошечном эпизоде. А тут ещё и моя родная, дальневосточная тема. Возвращаюсь домой. Вскоре звонок с «Мосфильма». Приглашают на роль в «Дерсу». В поворотных моментах что-то всегда происходит. Какая-то неестественная сила ведет меня.
— Я бы сказал: естественная сила.

— Наверное, да. Когда приходишь в церковь, ставишь свечу, молишься… видимо, тогда и происходит единение с Богом.

— Я стараюсь вывести Вас на высокую ноту, а Вы всё — о земном. И я понимаю, почему. Просто у Вас все едино — высокое и земное. Наверное, это и есть гармония.

— Гармония — это когда ты живёшь в ладу со своей совестью. А совесть -это и есть Голос Бога, Его Воля. Расскажу случай. Было это уже после войны. Бедность, голодно — сами знаете. Под вечер, катаясь с ледяной горки, неожиданно нашел тридцатку, а это были заметные деньги. Вокруг никого. Принёс я ее домой, отдал бабушке. Теперь, когда вспоминаю об этом, становится как-то неуютно: тебе, мол, привалило, а от кого-то убыло. Я понимал, что не виноват. Оставлять на снегу было бы глупо, и отдать некому. А совесть все равно напоминает о себе… Меня теперь коллектив ругает: «Почему ты мало играешь?» — «А если я буду играть больше, чем вы, вы же первые меня упрекнете». Я всё прекрасно понимаю: есть зритель, которому не до этих тонкостей, он просто хочет видеть актёра. Но я стараюсь всё же соблюдать меру. Лишнего не надо. Везде. Во всём. И в жизненных обстоятельствах, и в материальных каких-то моментах.

— Можно сказать, что, придя к вере, вам не пришлось особо как-то себя ломать, переделывать?

— К счастью, не пришлось. Это было органично, естественно и спокойно. Словно вошёл в свою среду обитания. Дочка наша уже крестилась сама, а внучку мы крестили. Она теперь уже вполне самостоятельный в церковном отношении человек.

— Когда-то говорили, что уйдут из жизни «белые платочки» — бабули — и с ними уйдёт Церковь. А теперь внуки навёрстывают упущенное нами. Это вселяет такой оптимизм… Как в Евангелии от Матфея говорит Христос: «Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них».

—  О нашем коллективе я, например, могу уверенно сказать: Христос всегда среди нас. Иначе нам не выстоять бы в житейских бурях.

— И у вас бури?

—  Да какие! Далеко не всем нравится, что у театра есть определённые правила жизни и он их строго придерживается.

— Например?

— Например, мы всегда старались помогать тем, кто в нас нуждался. Раньше это называли шефством. Люди нынешнего века это слово, скорее всего, понимают иначе, связывая его со словом «шеф». Мы стараемся жить по-старому. У нас очень хорошие отношения и со школами, и с армией, с Церковью, само собой. Каждый год 7 января обязательно проходит Патриаршая ёлка, теперь к нам ещё и Даниловский монастырь обращается. Всё, разумеется, бесплатно. Так четыре комиссии проверяли нас нещадно в течение полугода! «А почему вы даёте эти спектакли?» — это о шефских. Мы говорим, что делаем это бесплатно. «Совсем-совсем бесплатно?!» Не понимают. И оттого не верят. А для нашего театра это норма. В том, как нам приходилось отбиваться от чиновников, которые якобы блюдут интересы государства, отражается вся нравственная неустроенность современной жизни. Уходит из жизни главная заповедь.

— Возлюби ближнего своего.

—  Не возлюбливают…

— Мне кажется, лично вы не могли бы существовать ни в каком другом театральном контексте, кроме как в Малом театре. По-моему, вы и Малый — это две половинки. Я прав?

—  Пожалуй…

— Можно ли сказать, что Малый театр — это самый православный театр современной Москвы?

—  Несомненно. Достаточно посмотреть, как тщательно воспроизводятся в спектаклях даже мельчайшие штрихи церковной жизни, наши национальные обряды, костюмы и прочее. Все это говорит, прежде всего, о православном духе, наполняющем эти стены.

— А Дух, как известно, дышит, где хочет.

— Вот Он, слава Богу, не оставляет и нас.

Он явно не прошёл мимо главного русла, Юрий Мефодьевич Соломин. Просто его личное счастье в том, что он, как оказалось, шёл им всегда, пусть порой и не догадываясь об этом, пусть не во всём по осевой линии, но никогда не выходя за красные флажки. Согласен: так бывает не у каждого. Но каждому, пока он жив, не поздно войти в своё главное русло. Чтобы не оказаться на мели.

Беседовал Павел Демидов. Дата публикации: 23.11.2010 г.

Источник: «Лампада» № 6 (75) ноябрь – декабрь // https://www.maly.ru/news/5063